В Беларуси есть две женские колонии — ИК-4 в Гомеле, где отбывает срок большинство осужденных по политическим делам женщин, и ИК-24 в поселке Заречье. В ИК-24 отправляют тех, кто ранее уже отбывал наказание — сейчас там находятся три политзаключенных женщины. Об условиях в этой колонии «Медиазоне» рассказала Полина Шарендо-Панасюк, освободившаяся оттуда в начале февраля.
«Ты теперь не человек, ты — рабсила»
«Место, где сохранились все порядки еще со сталинских времен. Нет разве что колымского холода, но есть холодные ШИЗО и ПКТ. Заключенная там из здоровой женщины превращается в инвалида», — рассказывает Полина.
Подъем в Заречье в 6 утра, отбой — в 22. Если ночью выпал снег, заключенных могут разбудить на час раньше и отправят убирать его. Если был дождь и на плацу лужи — заставят вычерпывать лопатой, а потом промокать тряпкой.
День заполнен работой: женщины пекут хлеб, перебирают овощи, разгружают приехавшие в колонию грузовики, убирают территорию и помещения отряда. Все это — дополнительная работа, помимо восьми часов на фабрике.
«Там тебе дают понять: ты теперь не человек, ты — рабсила. Есть нормы, по которым женщинам нельзя поднимать более 10 килограмм, но там женщины — кони. Привезли машину железа — разгружают женщины. Привезли продукты, мешки по 50 килограмм — разгружают женщины. Ломиками поднимают асфальт и таскают куски. Я видела, как в медчасть завозили новое оборудование. Стоит воз, в который, наверное, коня раньше запрягали. Конь, видимо, сдох, и воз этот тянут заключенные, человек десять. А наверху стоит большой ящик, и надпись на нем — 350 килограмм».
Иногда заключенные выполняют работу, нарушая правила самих сотрудников колонии — граблями ровняют КСП.
КСП — контрольно-следовая полоса по периметру колонии с разрыхленной ровной землей (чтобы на ней в случае побега были видны следы). Заключенным запрещено находиться на этой территории. Но когда ее нужно разровнять, женщин привлекают к таким работам.
«Ты занят постоянно. Между отработками и трудом на фабрике есть в лучшем случае час, чтобы успеть постирать, написать письмо или спокойно сесть и попить чая», — говорит Полина.
Этого часа могут лишить: например, ведут в клуб на воспитательную беседу или фильм.
«Нас привели в клуб смотреть какой-то ролик про любовь. Что-то просто из интернета: какая бывает любовь, что это вообще такое. Мы сидим и думаем: хотя бы полчаса на свои дела до работы должно остаться. Начальница отряда, которая включает ролик, опоздала на 15 минут. Пришла, включила, посмотрели. Все просят — отпустите. Она смеется, ходит между креслами и снова запускает ролик. Все сидят как на иголках: уже ни чаю попить, ни постираться. А она снова смеется и включает ролик в третий раз. Выйти нельзя — сразу рапорт. За пять минут до построения она нас отпускает. Никто ничего не успел».
«Последний раз я сметану ела год назад, а творог уже два года не видела»
Кормят в колонии три раза в день. Полина описывает рацион в колонии как «советский продуктовый набор — каша, котлета, картошка, хлеб, водянистый суп». Два раза в неделю — яйцо, но только если заключенная в отряде, а не в ШИЗО или ПКТ.
«Утром каша — пшенная, сечка или рис. В 2024 году стала появляться гречка, раньше ее не было. Хлеб и чай. В обед суп — рассольник или что-то из капусты, не очень понятно, сырой или квашенной. На второе картошка и что-то вместо мяса. Например, кусок вареной колбасы, такой, которая делается из сои. Ужин — чаще всего картошка и „ниточки“ куриного мяса, даже не кусочек, а именно ниточки. Чай, хлеб. С голоду не умрешь, но пищевая ценность никакая».
Другие продукты можно купить в отоварке — магазине при колонии. Политические заключенные в Заречье часто становятся «злостными нарушительницами режима», поэтому ограничены суммой для покупок в две базовые величины — 82 рубля. Если посылки или передачи не передают, как это бывает, женщине приходится выбирать: купить туалетную бумагу и зубную пасту или фрукты и «молочку», которых нет в тюремном рационе.
«Этого очень не хватает и вечно нет денег это купить. Я так однажды купила сметану, ем, радуюсь и вспоминала — последний раз сметану ела год назад, кефир пила полтора года назад, а творог уже два года не видела».
Если заключенную отправляют в ШИЗО или ПКТ, то купленные продукты с собой взять она не может. Чтобы они не испортились, их уничтожают.
«Просто кладут в ведро и заливают хлоркой. То есть ты чего-то хотел, смог наконец купить, а оно вот, перед тобой, бурлит вонючими пузырями в ведре».
Уничтожают письма, не дают звонков и свиданий
Коммуникация с родными в Заречье для политзаключенной — это редкие письма. Режимом предусмотрены еще свидания и звонки, но политических обычно лишают такого права в качестве взыскания.
«Я сознательно отказывалась от звонков и от свиданий с близкими. Потому что я знала — не дадут или будут этим шантажировать. Так было у других политзаключенных: женщины просили, писали заявления и вот вроде бы как разрешают, но за пару дней до звонка или свидания бросают в ШИЗО. Это такой способ давления на людей, и это очень тяжело переносится».
Полина получила письма только от мамы — и то очень редко. Раз в полгода или около того Полину могли вызвать в штаб колонии, чтобы при ней уничтожить письма от родных.
«Они любили такое: показать стопку писем и с формулировкой „циничное содержание письма“ начать их резать ножницами. От кого письма — не видно, но ясно, что писать их могла только семья. И вот ты полгода не получаешь ничего вообще, а потом видишь — тебе все же писали, но прочесть не получится».
«Я спокойно к этому отнеслась, даже с юмором». Сотрудничество с администрацией
В то время, когда Полина находилась в Заречье, администрация колония вызывала заключенных на разговоры про сотрудничество или написание прошения о помиловании.
«У них сейчас требования сразу такие, пакетом — прошение о помиловании, интервью на БТ — если не для всех, то для известных людей точно. И после этого обязывают еще подписывать соглашение о сотрудничестве. И нет варианта согласится только на что-то одно».
В согласии на сотрудничество, рассказывает Полина, содержится стандартный текст — обязуюсь сообщать важную и конфиденциальную информацию о других заключенных и так далее. Человек, подписавший соглашение, получает псевдоним.
Полине предложили позывной «Жанна д’Арк». Она отказалась, но взамен предложила свой вариант.
«Я спокойно к этому отнеслась, даже с каким-то юмором. Понимала, что ничего нового не происходит, что все репрессивные режимы делали что-то подобное. Поэтому говорю спокойно: ну зачем так грубо и примитивно, все же сразу все поймут. Пусть будет „Эдельвейс“. Когда-то давным-давно у нас жила крыса с таким именем, и вот она мне почему-то вспомнилась».
Доносы и провокации стали в Заречье частью рутины. Полина считает, что большинство заключенных, которые идут на это, соглашаются не от большого желания или личной неприязни, а из-за нищеты.
«Люди там находятся годами без всякой поддержки и для них получить пачку чая или пачку сигарет — счастье. И, насколько я знаю, они не то, чтобы стучат. Они просто подписывают пустые листы, а выглядит это в итоге как будто на тебя написали донос, рассказали о твоем нарушении».
ШИЗО, ПКТ и провокации в камерах
В качестве наказания за нарушения заключенную могут поместить в штрафной изолятор (ШИЗО) или помещение камерного типа (ПКТ). Полина Шарендо-Панасюк провела там около 270 дней за все время заключения. Около — потому что однообразные дни сливались в один и иногда беларуска сбивалась со счета.
Штрафной изолятор — это закрытое бетонное помещение, в котором есть только стол, лавка, дыра в полу в качестве туалета и кровать-нара, пристегнутая к стене — ее разрешено опускать только на ночь. В ШИЗО заключенная может взять только зубную щетку, пасту, мыло и туалетную бумагу. На время в изоляторе женщинам выдают специальную форму — робу с надписью «ШИЗО». Она тонкая и иногда даже с дырками, поэтому в ШИЗО заключенные постоянно мерзнут.
«Я в эти дни старалась просто отключить мозг. Ничем его не занимать, ни про что не думать. Просто пока день — держишь себя в вертикальном положении, а когда приходит ночь — переводишь в горизонтальное. Ты уже не человек, а какой-то механизм. Встал — походил — посидел, встал — походил — посидел. И так по кругу».
В качестве взыскания заключенную могут поместить в помещение камерного типа — ПКТ. По словам Полины, в Заречье ПКТ отличается от ШИЗО только тем, что там выдают постельное белье, нет необходимости носить специальную форму и можно взять с собой немного больше личных вещей. ПКТ — это тоже закрытая камера, раз в день оттуда выводят на «прогулку».
«Просто выводят на воздух во — мы называли их „собачьи“ — дворики, где только полоска неба видна сверху через решетку».
В камеру ПКТ или ШИЗО иногда подселяют осужденных, которые устраивают провокации, говорит Полина.
«Появляется такая соседка, ты смотришь и думаешь — бросится она на тебя или нет. Это такая форма издевательства со стороны администрации — слишком спокойно вам, наверное, сидится, надо добавить экшена. Как правило не вполне адекватные женщины: то ли это врожденное, то ли на фоне злоупотребления алкоголем [на свободе]».
В колонии Полину трижды судили по статье о злостном неповиновении администрации колонии (статья 411 УК) — каждый раз новое дело заводили незадолго до конца срока. На фоне постоянных издевательств и безысходности в колонии появляются мысли о самоубийстве.
«У меня в течение нескольких месяцев было такое — нужно перестать позволять им издеваться над собой. Просто взять и все разом закончить. Встаешь и ложишься с такими мыслями. Сделать это там вполне возможно, несмотря на постоянное наблюдение. Человек в колонии становится очень находчивым. Удерживает вера в бога, потому что это большое зло. Ну и конечно семья, дети, призрачная надежда, что все-таки есть шанс с ними встретиться».